И тебе нескольких встреч достаточно, чтобы всерьез заговорить о любви к нему и о разрыве нашей помолвки? Опомнись, Эдит! Но, может быть, ты мне не все говоришь и вы уже с ним успели…
— Ничего подобного не было! — закричала Эдит. — Наверное, тебе меня не понять, Сесил.
— Почему же не понять? Я и сам грешен, я ведь рассказал тебе, что хорошо представляю, что такое наваждение, когда теряешь голову и хочется выкинуть что-то безрассудное. Но я все-таки взглянул на вещи трезво, и тебе советую сделать это. Ну напишет он твой портрет, и что дальше? Что вас связывает? Да, моя дорогая девочка, в мире достаточно приятных мужчин, которые станут оказывать тебе знаки внимания, постараются внушить тебе, что ты необыкновенная, и все у вас будет не так, как у простых смертных. Как ты еще неопытна, Эдит, просто сущее дитя! Но ты не можешь же вправду перечеркнуть нашу многолетнюю дружбу, которая переросла во что-то большее — в любовь! Только потому, что встретила человека, который показался тебе интересным. Он что же, признался тебе в своих глубоких чувствах?
Нет, ни в чем таком он ей не признался. Эдит молча отвернулась. Сесил тихо подошел к ней и твердо, по-хозяйски взял за руку.
— Успокойся, дорогая. Очень хорошо, что теперь между нами нет тайн. Это значит, что мы уважаем друг друга и доверяем. И наша любовь, конечно же, переживет все эти мелкие неурядицы. Ты сейчас только не говори ничего, а хорошенько обдумай все еще раз, и взвесь.
Я знаю Мэтью Смита и знаю, что он не тот человек, который может сделать тебя счастливой. У него достаточно комплексов. Сомневаюсь, чтобы он смог сделать счастливой хоть какую-то женщину.
Почему вы так не любите друг друга? — хотела спросить Эдит, но промолчала. А Сесил продолжал:
— Я сейчас уйду и оставлю тебя, чтобы ты потом не думала, что я пытался на тебя давить.
Просто еще раз по-ду-май, — произнес он по слогам и, повернув ее к себе за плечи, заглянул ей в глаза. Его взгляд был проникновенным и жарким. — Если бы ты знала, чего мне стоит сейчас вот так уйти. Нет, тебе этого не понять. Мне хочется всю тебя покрыть поцелуями, зацеловать тебя до полусмерти.., но не буду об этом. До свидания, дорогая. До завтра. Ложись сейчас спать, утро вечера мудренее. Мои родители ждут нас в субботу в Кеп-хаусе. Мама очень волнуется за тебя. Она, знаешь ли, очень мудрый человек, тебе обязательно стоит поговорить с ней. Ну спокойной ночи, моя радость.
Спи сладко.
Он приник к ее рту. Его горячие губы попытались раздвинуть ее губы. Эдит не сопротивлялась, но и не отвечала ему. В груди у нее было пусто. Через некоторое время он отпустил ее и, кивнув с ласковой улыбкой, вышел из комнаты. Входная дверь захлопнулась.
Неделя близилась к концу. Каждый день Сесил заходил за Эдит в конце рабочего дня, и они ехали вместе куда-нибудь ужинать. На работе у него было все тихо, но он почему-то считал это недобрым знаком, как ни успокаивала его Эдит, и все ждал, что над его головой вот-вот разразится гроза, и страшно нервничал.
Общение с нервным Сесилом стоило Эдит больших усилий, и вечером она падала в постель совсем измученная и немедленно засыпала.
После разговора с Сесилом она решила, что он прав хотя бы в одном — она не могла быть уверена, что Мэтью испытывает к ней какие-то серьезные чувства. Смешно, что ей вообще пришло в голову что-то подобное! С тех пор, как они встретились в сквере, он не звонил ей и никак не давал о себе знать, и Эдит начало казаться, что она все придумала.
И она встречалась с Сесилом, позволяла целовать себя и все время твердила себе, что он ее избранник, что этот человек ее на самом деле любит и что он готов был пожертвовать своей карьерой, только бы избавить ее от неприятного визита. И она старалась быть чуткой, ласковой, внимательной, и это требовало от нее большого напряжения.
Она помнила, что в воскресенье должна последний раз прийти к Мэтью, чтобы он закончил портрет, и при этой мысли внутри нее, словно залетевший на свет мотылек, трепетало, шевелило крылышками какое-то смутное беспокойство. Если бы можно было не ходить, она бы не пошла. Но бабушка ждала портрет…
И Эдит просто старалась не думать об этой предстоящей ей встрече с человеком, который поманил ее несбыточной мечтой, благодаря которому она почувствовала, что отношения между мужчиной и женщиной могут быть совсем иными, волшебными, захватывающими, дарящими неземной восторг… Но теперь она вернулась на землю и стояла на ней обеими ногами.
В субботу Сесил приехал за ней на своем серебристом «ягуаре», чтобы вместе навестить старших Лайтоллеров в их особняке, расположенном в районе Гринвича. Сесил хмурился, нервно покусывал губы. История с документами так до сих и не получила продолжения, и он все дни находился в напряжении и ждал разных неприятностей. К тому же в понедельник должен был окончательно решиться вопрос о его назначении в Рим. Он всю дорогу до Гринвича молчал.
Остановившись перед домом из светло-желтого камня, довольно неуклюжим, с множеством дополнительных пристроек, с нависающей над входом наподобие козырька крышей, Сесил водрузил на лицо приветливую улыбку любящего сына, радующегося встрече с любимыми родителями.
— Ну не сиди с таким кислым видом, — сказал он Эдит. — Незачем портить другим настроение, если у тебя оно не слишком праздничное.
Эдит подумала, что ей Сесил никогда не боялся испортить настроение. Она вышла из машины вслед за ним и увидела спешившую к ним Люси Лайтоллер. На Люси была свободная развевающаяся черная блузка, расклешенные шелковые черные брюки, а в руке сигарета.